Александр Крастошевский

ТАНЦЫ НА ОБЛАКЕ

пьеса-исповедь

Обычный интерьер обычной квартиры. Всё в полутьме. Впрочем, если напрячь зрение можно разглядеть отдельные элементы обстановки – кровать в углу, узкий письменный стол, старенький книжный шкаф, этажерку с книгами и даже катушечный магнитофон, лежащий на полу. По стенам развешаны какие-то фотографии. Посередине комнаты стоит стул.

Кто-то входит и кашляет в темноте. Уверенными шагами проходит по комнате – можно понять, что этот человек здесь далеко не впервые. Он подходит к стене и звучно щёлкает выключателем. Загорается одинокая лампочка в углу над кроватью. Однако света теперь достаточно, чтоб мы могли разглядеть гостя. Это немолодой уже мужчина, судя по фигуре, когда-то вполне крепкий, но теперь ссутулившийся под тяжестью лет и пережитого. Его зовут Виктор Викторович, он – главный и единственный герой разворачивающегося действа.

Он снимает видавший виды пиджак и вешает его на спинку стула. Затем подходит к этажерке и зажигает ещё одну лампу. В комнате становится уже почти совсем светло. Видно, что здесь давно никто не жил – повсюду налёт запустения и пыль, даже на неаккуратно разбросанных по кровати вещах, преимущественно женских. Мужчина вздыхает и подходит к кровати. Он уже тянется к вещам, чтобы их убрать, но затем его взгляд падает на висящую на стенку небольшую иконку. Он осторожно проводит по ней рукой. Затем тихо и неспешно начинает рассказ.

ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ. Сейчас что угодно можно говорить... я тут слышал, мол, Вера – это при крещении... а так она – Копылова Светлана Михайловна... почему Михайловна? И ерунда это... крестилась на первом курсе уже... тогда кто и верил – наружу не показывал. Чтоб как щас крест до пупа – не-е, не было. Не скажу, что она прям так вот вся... в Боге... но было, да. Ну, сперва так... как-то... а потом по-серьёзному... Но это не влияние там чьё-то – cама.

Отходит от иконы и идёт по направлению к стулу.

Я ещё с ней – ну где он, Бог твой? Пощупать-посмотреть. Атеист... ну, научный. А она – так, рукой только: мол, не понимаешь ты. Книги читала разные... Я даже ходил потом выкупать... поэта какого-то... она заказала – а...

По пути к стулу останавливается и принимается

рассматривать фотографии Веры, развешанные по стенам.

А Хлебникова – по матери... мы как хотели – Катя там или ещё... по-простому. А бабка по матери: назовите Верой. Имя красивое – ну и вообще... Сейчас думаю: может, чего ещё имела в виду? Имя ж такое – ну... не просто там...

Достаёт с этажерки томик стихов и вертит его в руках.

Болтают – у-у-у! Главное: те, кто вот так, шапочно – сейчас за лучших друзей!

Неожиданно спохватывается и поворачивается

лицом к зрительному залу.

Я не длинно? У меня это... долго могу.

Ставит книгу на место и, дойдя до стула, садится.

Мы ж с матерью небогатые были... да у нас город – из раскулаченных, ссыльных. Завод вот... фабрика по дереву. Я на литейном с шестьдесят первого, мать – на фабрике, в медчасти. В больницу – не вышло. Блат же... Дом – пересечение Ленина-Октябрьской. Центр – а дома косые... как с войны. Щас-то я к Алёне переехал – новостройки. Тут уже не могу – тяжело... да и дом под снос... правда, зимой, помню, чуть ли не из Москвы приезжали – “давайте музей сделаем, то сё”... даже и памятник ставить собирались – да вот чего-то тянется всё...

Беспокойно ёрзаёт на стуле, словно ему становится

неуютно от воспоминаний.

Детство у неё не сахар было – а как? Без бабок. С работы приходишь – пелёнки. Как-то вдвоём растили... И вырастили – здоровенная вымахала! Приходит из школы – “меня дылдой дразнят”. Я говорю: “Чего переживаешь – радоваться надо, будешь красивой, стройной, они тебе, дурочки, завидовать будут!”. Вообще в школе нормально было. Коньками увлеклась – мы её в секцию решили. Она покаталась сколько-то и – всё, мол, не хочу больше. Я – туда... тренер мне: девочка у вас, конечно, способная, но большой спорт – не её. Ну, усидчивости нет, а в спорте ж там – тренировки, то сё. Верке хотелось, чтоб сразу. От меня, наверное – я в молодости тоже нахрапом всё. Потом понял, что пахать надо... ребенку ж не объяснишь!

Встаёт со стула и опять подходит к этажерке, ненадолго останавливается подле неё, затем проходит к кровати.

Читала она много... я говорил. Не по программе, а Есенина там – такое всякое. Ну, у меня ещё – Высоцкий там, Окуджава... Магнитофоны такие были катушечные – “Заря”, что ли... я сам в музыке не очень, но песню люблю – ну и брал у приятелей. Как плёнку новую принесу, Вера тут же – “Папка, поставь!” Мы ведь даже её в музыкальную школу хотели отдать, но там сказали, что слуха нет... ну откуда ж у ребёнка слух? Это потом, с годами... а так человек только чувствует что-то там... Верка чувствовала, да. Так что она без образования – сама!

Очень осторожно снимает со стены фотографию

и бережно, почти нежно берёт её в руки, рассматривает вблизи.

Гитару потом я ей купил – шестиструнку... она так шустро на ней! Бывало, придёшь с работы – устал, не до чего... а она: папка, смотри, а я вот умею и вот ещё умею! – ну, скажешь там: молодец, а уроки как? Ну, уроки её не особо... гитара – да-а...

Вешает фотографию обратно на стену.

Школу – так... её по гуманитарным-то хвалили, а с математикой – неважнецки. Тройку натянули и... Ну, надо ж дальше... поступать куда-то. Мы с матерью – восемь классов плюс училище... ну так не до институтов было! Семью надо было кормить. А Верке я говорю: тебе учиться надо... кем ты стать вообще хочешь? А она мне: никем. Мне, мол, всё равно... ну, покумекали с матерью – и решили в Инженеров Транспорта. Ещё в Институт Культуры можно было – но там-то что? Торчать потом в музее весь день, пыль с муляжей? А так всё-таки – профессия... кусок хлеба. А если доучиться, можно в аспирантуру... ну или там ещё куда. Песни петь –это от тебя не убежит. В-общем, уломали мы её – поступила... с первого раза, кстати!

Замечает на столе засохший букетик полевых цветов,

берёт его в руки и сдувает с него пыль.

А ухажёры у были – да-а! В старших классах, в институте. Но сама она к мальчикам – так как-то... ходят за ней – ну и ходят... Мать ей раз – ну в шутку: “Смотри, мол, Саша Щукин – какой чудный мальчик!” А она так серьёзно: “А я его не люблю”. И все дела!

Кладёт букетик обратно на стол.

Мать, значит, заболела... никто ж не знал, что серьёзно... думали: вот-вот поправится – а Вера должна была по путевке от института на Чёрное Море ехать... помню, ехать не хотела, а я ей: да не волнуйся ты – я, если что, справлюсь. И мать ей: езжай, мол, доча, отдохни. Мы-то с ней на море не ездили... Ну вот поехала она, а приехала – мать уже... всё... Как получилось-то: я телеграмму, значит, отправил, вот... то ли адрес неточный, то ли чего... в-общем, Верка на день всего опоздала. Для неё страшный удар был, мать она любила – очень. Главное, всё меня утешает: мол, не плачь, папка... А я-то что – я держусь. Не первая уже смерть-то: родителей схоронил, лучшего друга – он в аварию попал, за неделю до свадьбы. Так что я привычный уже. Ну как привычный – привыкнуть нельзя, конечно... но всё-таки когда вот самый первый – тяжело. Верка переживала очень. А я ей всё: Верка, смотри, институт не бросай. Мать ведь даже в последние дни всё переживала по этому поводу... Куда там! Не до института. Понятно всё: она в институт-то, считай, ради нас пошла, а тут такое... Может, тогда она о Боге задумываться стала – хрен знает... разговоры какие-то пошли как раз тогда.

Устало присаживается на скрипучую кровать.

И вот она сочинять стала. Женька, правда, Громова, лучшая подруга – её все Лерычем звали – говорит, Верка ещё в школе на уроках стишки это самое... но тут прям конкретно началось. Часами сидит в комнате, и только слышно, как на гитаре всё – пам-пам-пам, пам-пам-пам. Я ей: ну что ты сидишь всё, пойди погуляй... а она – “Папа, отстань!” – и дальше себе: пам-пам-пам...

Изображает игру на воображаемой гитаре.

А-а, вот ещё чего было. Тогда Сольский приезжал. Прихожу как-то домой, а на кухне сидит такой пацан... неприметный, в каком-то пиджачке замызганном... глаза светлые. Ну, я ж не знал тогда, что это Сольский!.. А рядом с ним Верка... и по взгляду понятно всё. И она так со значением: мол, папа, познакомься, это Осип. Он где-то с неделю у нас жил... не пел – это только я потом про него узнал, слушать стал... оставил ей амулет свой – чудной: то ли зуб тигриный, то ли чего-то там... вот она носила его – долго... не снимала. Он такое впечатление производил... ну, как человек, который от жизни очень устал уже. Я, помню, удивился: такой молодой – а такая тоска в глазах... И после отъезда вот эта тоска – вот она у Верки в глазах тоже появилась.

Встаёт с кровати и возбуждённо проходит по комнате.

В-общем, после него она уже нормальные песни стала писать. А петь-то особо некому – вот она мне их пела. Бывало, сидим на кухне, я котлеты жарю – а она новую песню свою играет. Я тогда значения не придавал: пишет себе – ну и на здоровье. Всё-таки отдушина какая-то... а так что – работа-дом? Она на почту пошла... потом ещё где-то...

Берёт со стола несколько исписанных почтовых конвертов.

Мне она пела, подружкам своим – Лерычу... вот эта вот песня, ЖЕНЬКИНА ПЕЧАЛЬ – это она ей посвятила... у Женьки тогда парень в Афган ушёл – и не вернулся. Ну, то есть она так говорила, а Вера потом по секрету сказала, что всё она выдумала: просто он её бросил, этот парень... а про Афган – так, для красного словца. Ну, так или не так – не знаю... песня осталась. Она её вот прямо здесь на кухне и сочинила. Пока я посуду мыл.

Бросает конверты обратно на стол.

То ли Лерыч её вытащил, то ли ещё кто – она концерты стала давать. Ну как концерты? Концерты – это уж потом... а тут просто: приходит она, значит, на день рождения чей-нибудь... и тут же – гитара... Верка начинает петь... и какой уж там день рождения – все сгрудились, слушают. Она мне потом рассказывала... счастливая приходила... н-да.

Идёт к стулу.

Сначала по знакомым, потом её приглашали на всякие там поэтические вечера – уже конкретно как Веру Хлебникову. Уже знали, кто такая.

Садится и тяжело вздыхает.

Потом уж только Зотов этот... Я вообще про Павла-то ничего плохого-то вот так прям сказать не могу, что вот он её там под себя подмял, ещё чего – ну... не знаю, трудно сказать. Повлиял – это да... То есть до него она – по квартирам там, по знакомым. А он её убедил, что надо большие концерты делать, музыкантов собирать. Правильно, в общем, чего ж: если у тебя есть это... талант – чего ж дома сидеть? Надо его людям нести! Не ради денег – просто... ну, чтоб знали. Он на меня хорошее впечатление произвёл – симпатичный такой пацанчик... я его первый раз на их концерте увидел. Там сначала его ансамбль выступал, а потом Верка... с гитарой. Я тогда на её первый раз на людях слушал. И последний – чего-то не сложилось больше. То есть она здесь, в Верхне-Озёрске потом не выступала почти – вот не лежало... Может, потому что помнила, как пела на всяких днях рождения там... ну чего она приедет, такая вот вся из себя звезда? Она ведь скромная, кстати, была – мы с матерью воспитали, вот. А не потому что ей не платили как сейчас говорят... тогда никому не платили! Всё – для души... это сейчас всё на продажу.

Роется в карманах, достаёт оттуда пачку сигарет,

с сомнением на неё смотрит.

И вот я, значит, за кулисами с Зотовым и познакомился. Он всё мне руку жал, говорил: какая у вас, Виктор Викторович, дочь замечательная, талантливая... Ансамбль мне его не понравился – КАПИТАНЫ ПЕСКА они назывались, если я не путаю. Всё у них как-то громко было... вообще – нарочито. Ну, такой протест – на пустом месте... выпендрёж. Я такого не понимаю: есть враг – так воюй... а чего зря воздух сотрясать? Тогда он с коммунистами боролся... сейчас – с демократами... вместе с этим своим... как его... Крыжовиным. Крыжовин – он же вообще чокнутый... как рот раскроет – пошло-поехало: штурмовые отряды, революция... воду мутит только... молодёжь с панталыку-то сбивает! И Зотов туда же... нехорошо.

Уже почти было открывает пачку и достаёт оттуда сигарету,

но вдруг резким порывистым движением

чуть ли не комкает пачку и убирает её в карман.

Вытащенная из пачки сигарета шлепается на пол.

Стала она играть с КАПИТАНАМИ ПЕСКА... многим это не понравилось: мол, приличная девчонка – связалась с каким-то патлатым... Тот же Вовка Цимерман, друг её хороший – Вовка Пого... почему Пого – Верка не объяснила, сказала только, что это у них панков танец такой... я спросил, кто такие панки – она только рукой махнула... ну, я не стал вникать. Панки и панки. Лишь бы не пили с кем попало. Вот Вовка Пого – он с ними с обоими дружил, у него там тоже какой-то свой ансамбль был – он же потом обвинил во всём Зотова: мол, из-за тебя она – ты, сука, довёл!.. У Зотова есть такое дело: болтает сам... а чего болтает – Бог его знает... а вот Верка, видимо, слушала... ну, а Зотов ему кричал, что ничего подобного... что, мол, такие заявления – нож в спину всему движению. Какому движению? Революционеры, твою мать... в заднице скипидар.

С трудом наклоняется и, подняв сигарету с пола,

задумчиво вертит её между пальцев.

А так – дружили все... держались коммуной такой. С Пашкой у них любовь была. Она к нему в Комсомольск-на-Оби переехала – он тоже тогда без матери остался... может, это их как-то сблизило. Ну, ещё он начал Верку активно записыватьна магнитофон. У него там дома куча аппаратуры всякой... что-то выменял, что-то купил, что-то ему брат из Москвы привёз... короче, студия. И вот все эти ребята молодые, которые музыкой этой увлекались – они к Павлу шли. Не только КАПИТАНЫ ПЕСКА... ещё ПЛАКУЧАЯ ИВА – есть в Комсомольске такой Саша Ивлев, хороший парень... вот в честь него, я так понимаю... хотя пел там вроде не он, а дружок его, Лищук фамилия... а-а-а, Сашка на гитаре играл... Вера этого Лищука как-то даже сюда приводила, знакомила. У него любопытно вышло. К ним приехала делегация – то ли из Германии... с Запада... и руководительница этой делегации случайно услышала, как Лищук поёт свои песни – и увезла его с собой. Хотя у него тут жена с двумя детьми... А Саша Ивлев потом когда приезжал, жаловался, что играть стало не с кем – от ансамбля, значит, одно название осталось. А неплохое, кстати, название. Красивое.

Наконец, решительным движением суёт сигарету в рот

и роется в другом кармане, видимо, в поисках спичек.

Но ничего не найдя, опять достаёт сигарету изо рта.

И вот они Вере решили тоже ансамбль собрать. Ну как решили? Вере-то оно не особо нужно было... ей с гитарой нормально. А Зотов её убедил, что надо с барабанами... видимо, чтоб шума побольше. А Верка-то уши, значит, поразвесила... Зотов вообще такое впечатление производил – не на неё одну, кстати... ну, в общем – лидер... вожак... У Алёны даже подъезд пацанами исписан: КАПИТАНЫ ПЕСКА, всё такое – а уж сколько лет прошло!

Быстро прячет сигарету в карман.

Даже была идея, что Верку за барабаны посадить... и что половина песен Зотова, а половина – её. Но такой расклад её всё-таки не устроил... ей, конечно, своё хотелось. Короче, Зотов всем заправлял... вроде как чтобы не оказалось случайных людей. В итоге там кроме него с Веркой, ещё, по-моему, один парень был из КАПИТАНОВ – Вилли... так все его звали... а как на самом деле, не знаю – Вилли и всё. Ещё кто-то... или всё – не помню уже. Ивлев тоже хотел было – а Зотов его забраковал. Сказал, что тот, мол, не тянет. Ну, играет плохо... думаю, не в том дело... Просто Верка с Ивлевым дружили, а Зотову это не нравилось... он хотел, чтоб Верка только на него смотрела – открыв рот.

Встаёт со стула и подходит к самому краю сцены.

А как ансамбль назвать? Надо ж позаковыристей – выпендриться! Неужели нельзя просто – АНСАМБЛЬ ВЕРЫ ХЛЕБНИКОВОЙ? Коротко и ясно. А она мне: ну что ж я – как Алла Пугачева, что ли, буду? В общем, варианты разные перебирали... в конце концов она выбрала самое простое – ВЕТЕР. Название, правда, никому особо не понравилось – ну, потому что простое слишком... ну и Верке оно тоже нравится перестало... в общем – не прижилось. Так что потом на афишах было просто: ВЕРА ХЛЕБНИКОВА. И все знали. Зотов ведь не хотел, чтоб она по отдельности выступала – только чтоб с ним... сначала чтоб играла она, а после неё чтоб КАПИТАНЫ ПЕСКА. Мол, ты вся такая... ну, бабское там, про любовь... а я им потом врежу всем! Чтоб до дрожи, до кишок чтоб... Ну правильно: надо сковородкой по башке! А у Веры-то – у неё ж про другое... ей же до людских сердец достучаться! Чтобы все услышали. Чтоб всем легче стало.

Отходит обратно к стулу, но не садится,

а остаётся стоять, опершись на его спинку.

Я вообще не понимаю, зачем она с ним играла. Любовь, понятно... но по музыке-то они – разные! И он её заставлял так... пожёстче. Мне, правда, Верка объясняла так: вот раз они всё делают вместе – то и музыку должны вместе. А иначе это не музыка, а так – Союз Композиторов... ну, ненастоящее. Хотя он ей помог на каком-то этапе – записи эти опять же. Народу ведь ну сколько на концерт может прийти? Зальчики тогда были маленькие – на нормальные их не пускали... ну, разные там Дома Культуры... а то и в подвале где-нибудь. А так люди пленочку услышат – будут знать, что есть такая Вера Хлебникова. Ну, как сейчас все знают. Хотя вот насчёт записей... Мне звукооператор их, Дима Бычков говорил, что Веру надо было записывать по-другому... Зотов же всё под себя лепил. У неё, правда, была одна запись – у Димы делали, Зотов в отъезде был... она там под гитару поёт – тихо, спокойно. Вот это мне нравится. Там все её... ну, лучшие песни... которые она после смерти мамы написала – “Привратник”, “Умирает Печаль, Умирает Любовь”, “Мои Чёрно-Белые Сны”, “Танец на облаке” – это самая любимая...

Оставляет стул и делает несколько

почти вдохновенных шагов по комнате.

Знаете песню? Её по радио крутят часто... в концертах по заявкам – люди-то понимают... Про человека, который танцует на облаке, смотрит вниз – и не может понять, чего внизу все так печально на это облако смотрят. А оказывается, он помер вчера, и они его хоронят, а над их головами плывёт это самое облако. То есть песня такая... ну... пронзительная... Вера её ещё с такой теплотой... и прямо на сердце как-то легко становилось. Я однажды так осторожно спросил: “Это – матери, да?” Она ничего не сказала... но понятно было. Она вообще не любила рассказывать, как у неё песни рождаются. Даже на концертах, когда к ней записочки из зала приходили... я, говорит, даже не знаю, чего мне с этими записочками делать. Поэтому и интервью не давала – даже когда уже популярность, и журналисты специально сюда приезжали... всё равно. Я говорю: ну зачем ты – уважила бы людей... Она, мол, нет – я боюсь им наврать. Во как! А сейчас врут что попало... а те, кто правду знают – они же молчат все... Вот Зотов – он чуть что, так сразу: “а про Хлебникову я вам ничего говорить не буду!”. А мог бы сказать-то... пару слов.

Подходит к книжному шкафу, достаёт оттуда ворох газет и журналов – на пол выпадает несколько цветных вырезок.

Виктор Викторович выкладывает всю кипу на стол.

Ну, про влияние Зотова на Верку – это уж... чересчур... Можно подумать, до него она гитару в руки не брала и вообще неграмотная была! Вот про почему-то Сольского никто не упоминает. А Сольский на неё куда сильней повлиял! Хоть они и виделись всего пару раз... Вот Титов – он постарше Зотова... они его даже в шутку Боссом называли... вот он однажды в газете сказал: да, мол, так и так – жили у меня на даче, целое лето! Я даже удивился: вроде скрытный человек – а тут так разоткровенничался. Хотя я знаю, что он действительно Сольскому помогал, когда у того проблемы были из-за песен... чуть ли не в органы таскали – Титов его тогда подобрал. Сольский такой ведь был... неустроенный. Сперва нормально всё – работал в заводской газете, в партию его собирались принять. А потом со всеми разругался и поехал по стране песни петь. Поэт... они ж такие все... как бы это... ну... с придурью, что ли...

Как-то обречённо машет рукой, приседает,

поднимает с пола упавшие вырезки

и, бросив беглый взгляд на каждую, кладёт их на стол к газетам.

А у Сольского действительно была большая трагедия – мне Верка по секрету рассказывала: у него ребёнок родился с пороком сердца и через годик умер... а жена не выдержала – то ли с ума сошла, то ли повесилась... в общем, тут у нормального-то крыша съедет... вот Сольский, значит... да-а... он на Веру повлиял. Когда она с Зотовым по стране начала мотаться автостопом – а это тогда для них единственный способ передвижения был – поезда ж дорогие... Зотов ещё от армии бегал... и вот они концерты устраивали в разных городах... с группой, конечно, так не поездишь... а вдвоём – можно. И вот они добрались до Троицка, и там как раз должен был быть концерт у Сольского, на квартире какой-то. А у Сольского вообще было мало концертов, а что были – все неудачные. Как-то тушевался он на людях... А уж когда с сыном так вышло – так вообще... Ну, знаешь, как бывает: человек ходит, ест, спит – и всё машинально. С Веркой ведь потом то же самое было. Вилли приходит к ней как-то по весне, мол, то сё, погода классная, пошли сходим на реку... ну и вообще – давно не виделись... как ты? что ты? чем живёшь? А она: “А я не живу”. И к стенке молчит.

Останавливает свой взгляд на самой последней из вырезок.

Это цветная фотография, очевидно,

из какого-то глянцевого журнала.

С Вилли они дружили вот... по деревням ездили... песни у бабушек собирали. Вилли ведь, если у неё конфликты с Зотовым были, всегда заступался. При том, что играл с Зотовым – а тот не особо, когда при нём своё мнение высказывали... Старался от таких избавиться. А Вилли вот при нём – удержался. До сих пор играет. Может, музыкант хороший? Был, правда, случай: они на Новый Год ко мне приехали – без звонка... Вера, Зотов, Вилли, ещё кто-то... вот они все в Вериной комнате... ночь... а у меня давление, лежу, ворочаюсь... а за стенкой что – всё слышно. И вот Вилли так прям... со слезами в голосе: “Ну, Пашка, ну что же ты, ведь я же так тебе верил!” А Зотов как не с ним, а сам с собой: “Всё пропало, идти некуда, жить незачем” – что-то такое. А Вилли своё: “Ну что же ты, а? Ну, я-то ладно – но ты посмотри, что с Веркой делается! Её пожалей!” Ну, я тогда не понял, думаю, свои дела. Потом уже, когда всё случилось, я... вспомнил.

С досадой стучит себя по лбу, затем улыбается,

словно вспомнив что-то важное и на сей раз.

Я ведь про чего начал... Ну вот, поехали они в Троицк – Титов устроил Сольскому концерт... и перед самым концертом Верка к Осипу подлетает – она ведь в Троицк-то и ехала, только чтоб его повидать. И она такая вся радостная, что его увидела... а он – ну вообще никак... то ли не узнал, то ли вид сделал... короче, буркнул что-то – и всё. Может, так себя повёл, потому что Зотова с ней увидел. Они ведь не особо-то ладили... То есть Сольский поначалу нормально к нему, а Зотов – он же такой... со всеми на ножах... ну и сказал что-то... а одна компания – ну, и передали. А-а, кстати, тогда и сказал! После концерта. Концерт прошёл не ахти... Сольский не в духе был... он вообще не в духе был, а тут особенно – слова забывал... и быстро так всё закруглил – чуть ли не на третьей песне. И там девочка какая-то сидела в первом ряду... поклонница... она ему: “Ну, спой ещё! Ну спой!” А он на неё так посмотрел: “Вот ты спляши – а я тогда спою!” Короче, он посидел ещё – ну то есть все сидят, ждут... а он молчит, в одну точку смотрит... потом просто – гитару бросил и ушёл. Вроде это его последний концерт был. Ну, все разошлись такие... потухшие... Верка с Зотовым пошли, значит, в какую-то кафешку... на последнюю мелочь купили стакан чая – на двоих. Троицк же северный город, там осенью дубак совсем... дело в ноябре было.

Вздыхает и закрывает глаза.

И вот они стоят – Верка причём вся восторге по поводу концерта... ну ясное дело – зазнобу свою увидела! Хоть он и нахамил ей, но всё-таки... а Зотов так на неё посмотрел зло, мол, “да что ты всё Сольский, Сольский... трупак на выданье!” Во как... А потом они так, значит, оглядываются – а Сольский прямо у них за спиной, за соседним столиком... посмотрел так... странно – особенно на Верку: мол, не ожидал от тебя... и всё. И ушёл. Больше они не общались. Верка делала какие-то там... но Сольский – он такой... звони, не звони... только если сам захочет, а так – отбреет на всю жизнь! Потом беда с ним случилась. Ирония судьбы – Верка ж опять на море была... опять на Чёрном. Они там с КАПИТАНАМИ играли... выездной фестиваль. В столице вроде как ещё нельзя было, а тут – уже можно. Ну, туда со всей страны приехали... групп двадцать, наверное... и вот посреди всего этого дела – прямо перед концертом – ей сказали, что Сольский... ну... того...

Открывает глаза, поводит плечами

словно от озноба и идёт к стулу.

Там странно всё как-то... вроде была какая-то компания, чего-то там отмечали... короче, за полночь все пошли спать... а Сольский такой: “Мне помыться надо”. И его приятель, ну, хозяин квартиры, говорит: как же ты собрался мыться – воду ж отключили. А Сольский ему: а у тебя ведёрко есть? Тот: ну есть. Ну вот я и вскипячу. Ну, приятель пожал плечами, спать пошёл. А наутро они его в ванной и нашли. То есть он действительно вскипятил воды, налил ванну – и захлебнулся. Или слишком горячо – сердце не выдержало. Верка говорила, у него какие-то проблемы с сердцем были... Троицк же промышленный гигант, там такой воздух у них - плохой... и он переживал, что сыну передалось... винил себя очень.

Одевает висящий на спинке стула пиджак.

Вера, когда об этом узнала, хотела всё бросить и на похороны лететь... а Зотов её остановил и чуть ли не силой загнал на сцену, мол, куда торопишься – торопиться раньше надо было! В-общем, какую-то гадость очередную как он умеет. Вот тогда они крепко повздорили! Она ему при всех прямо выложила, что о нём думает – и уехала. Правда, концерт всё-таки отыграла – уломали её. Это на плёнке есть – она бледнющая вся, губы синие... еле струны перебирает. И после концерта сразу в аэропорт... а самолёт на полчаса раньше улетел. Короче, приехала когда – его похоронили уже... всё как с матерью получилось. И она ко мне приехала, отлеживалась... потом такая: папа, ну почему все люди, которых я люблю, умирают из-за меня, а я даже попрощаться с ними не могу, сучка неблагодарная... Я первый раз её в таком состоянии видел – аж испугался. Ну, то есть после смерти матери она тоже была сама не своя, но чтоб так... Я ей, мол, ну не надо, ты ж не виновата – это жизнь... ну что обычно говорят? Она покивала... вроде успокоилась... но всё-таки в башке у неё засело, что вот она всем беды приносит – значит, она плохая... и песню потом написала: “последний поезд не везёт меня к любимым – на их могилы он везёт меня”... э-х-х!

На его глазах невольно выступают слёзы.

Он их поспешно смахивает обшлагом рукава и отворачивается.

Больше на море не ездила. Даже когда не на гастроли, а просто знакомые звали – наотрез: нет и всё. Видно, у неё прям засело: если поедет, кто-то из близких умрёт... очень в этом смысле за меня переживала. Я ей: ну что со мной может случиться? Она: нет, папка, я себе потом не прощу.

Достаёт из штанов большой сиреневый

носовой платок и шумно в него сморкается.

Ну, потом был большой концерт памяти Сольского – в Москве... нет, вру – в Питере... на стадионе где-то... оказывается, он по всей стране известен был – вроде Высоцкого. Ну, у нас же как – человека при жизни не ценят... Те, кто на этом концерте был, говорят, что это лучшее Верино выступление. То есть полное ощущение было, что она поёт прямо вот ему – как будто он в зале стоит. Вот они на том концерте с Зотовым помирились. Зотов перед ней извинился – вообще небывалый случай! – сказал, что очень Верку её любит... хочет, чтоб они всегда были вместе несмотря ни на что. Веру это тогда так поразило, тем более что раньше она не замечала за Зотовым каких-то там нежностей. Ну как же – борец, ё-моё! Не до сюсей-пусей... И она – типа как боевая подруга... в одном, блядь, строю! А Вере-то нужно было от него просто немного человеческого тепла – самую малость... вот столечко! Мне кажется, ей и петь-то после этого уже не особо хотелось. Ну, то есть как бы не для кого стало. Хотя вначале ей интересно было там поездить по стране – себя показать, на людей посмотреть... но ведь под конец на неё чуть ли не молиться стали – как на икону! Ей как-то... ну не очень было. Однажды она мне – типа в шутку: “Пап, ну зачем ты назвал меня Верой? Назвал бы Нюсей. Или лучше – Парашей”. Ну, мы посмеялись...

Нервно смеётся и убирает платок.

У неё ведь ещё парень там был... что значит был? И сейчас есть, Денис зовут... Осинин... недавно магазин открыл музыкальный. На углу Куйбышева и Фрунзе... шёл там недавно... по пути из собеса... дай, думаю, загляну. Он так обрадовался! Сказал, что хочет мне гитару новую подарить. Ну зачем мне гитара? Я на ней и не играл никогда. Я Верину-то гитару, ну, ту, старую, которая в её комнате и висела – поклонникам подарил, они часто раньше ко мне приходили. А так у неё, кстати, хорошей гитары и не было никогда. То на Ивлевской поиграет, то Зотов даст... от всех щедрот. Она хотела Осиповскую гитару взять – так, оказывается, после его смерти соседи всё на помойку вынесли. И черновики, и вещи – всё.

Порывистыми шагами идёт к противоположному углу комнаты.

А Денис – они познакомились, когда он захотел стать директором группы ВЕТЕР. Зачем – это он Вере – зачем тебе с КАПИТАНАМИ ПЕСКА всё время играть? Давай мы тебе полноценную программу сделаем, из двух отделений – и будешь катать себе по городам и весям. Вера ещё тогда смеялась: “Ну ты сам-то хоть представляешь, как будет звучать твоя должность?” За ним, кстати, это прозвище закрепилось потом – Директор Ветра. А из затеи ничего не вышло, ну, потому что у Веры всё-таки подход оказался немножечко не такой. Сели вот, например, они думать, кого брать... ну, чтоб с КАПИТАНАМИ больше не связываться. Денис ей говорит: давай возьмём этого и этого – они хорошие музыканты, хотят с тобой играть. А Вера: я так не могу. Мне надо, чтоб они сначала прочувствовали... Денис: что прочувствовали-то? Ну как – всё, что я прочувствовала... чтоб те же книжки прочли, что я прочла... мысли чтоб все передумали, что и я... Я уж тут и то не выдержал – это при мне было – говорю: кто ж тогда с тобой играть-то будет? Это ж всю жизнь ансамбль тебе собирать – и всё равно не успеешь! А она отвечает: ну и что? Значит, не успею... Я говорю: а нельзя просто музыку играть? Как же вон люди в оркестры собираются... А она так возмутилась прям: ну что ты говоришь, какие оркестры, на фиг?!

Достаёт из-за шкафа веник и совок.

И вот... в-общем, в процессе этого всего как понятно стало, что они не просто певица и её директор... что у них что-то бы получится могло... не как с Зотовым, а по-настоящему... да он, кстати, и не был директором никаким... мне кажется, просто хотел быть к Вере поближе... хотел ей как-то помочь... Он же видел, что с ней Зотов делает, да и все видели, какая она из Комсомольска приезжает... словно её там пыльным мешком по башке...

Начинает медленно подметать, невольно поднимая клубы пыли.

Вера как-то даже навстречу ему пошла. И тут он впал в какой-то ступор, что ли... ну, в-общем, как же: она – Вера Хлебникова! Богиня! Звезда! А оказывается – просто баба, которой не хватает тепла... которой одиноко. Вот это он так и не смог одолеть. И после этого между ними как-то уже... отчуждение какое-то пошло. Ещё Зотов масла в огонь подлил. Денис же вместе с Верой поехал к Титову в Ленинокамск, Титов её познакомил с местными музыкантами... и как-то сразу они поладили... всё на мази. И тут начались совершенно безумные звонки Зотова. Титов уже к телефону подходить боялся. И в конце концов Вера говорит: всё, не могу – и поехала к Зотову. Кстати, Вилли тоже собирался перестать играть в КАПИТАНАХ и уйти в Верину группу. Зотов испугался, что вообще один останется – а в нём всегда такой страх был, чтобы одному не остаться. Для того он всё время людей вокруг себя и собирал. Вроде король и его свита.

Останавливается, держа в руках веник и совок.

Всё равно, кстати, с Зотовым у них не срослось. Я не знаю, тут ещё женские дела... Лерыч мне говорила, что Вера сделала аборт – Зотов настоял... а потом врач сказал, что она больше не сможет иметь детей... Не знаю. В общем, Вера поняла, что дороги у них разные... как получилось: Зотов свой ансамбль распустил... мол, идите куда ходите, занимайтесь чем хотите – а я устал. Ну тоже поза такая – чтоб его все упрашивали... и вот все разъехались, ну, и Вера решила, что как раз подходящий момент... что надо отделяться – пока не поздно.

Продолжает подметать.

А у неё тогда появилась такая Леночка Осипчук, и вот она ей через своего мужа Андрея, который был каким-то там то ли начальником, то ли просто пробивной мужик – вот она ей устроила серию концертов. Правда, оказалось, что Вере это как-то уже тяжело – катать туда-сюда... да ещё без копейки денег. Отдачи ж никакой не было. То есть люди слушали, восторгались: да, всё классно – ну, а потом что? Они шли к себе домой, а Вера плелась в очередную общагу или библиотеку переночевать, чтоб завтра ехать куда-то там ещё – и вот так при любой погоде. Это сейчас, знаете, когда Киркорова какого-нибудь по телевизору показывают, и он там на автобусе специальном да ещё и куча всякой обслуги – а у Веры такого не было. У неё всё, что было – это её песни... вот она их и пела.

Тяжело вздыхает и снова останавливается передохнуть.

Она из-за этих разъездов совсем уж редко дома появляться стала – по несколько месяцев, бывало, ни слуху ни духу... я её даже укорял: не можешь приехать, так хоть позвони или телеграмму пришли, что, мол, жива-здорова, сейчас там-то, еду туда-то. Ну, она, конечно: да-да, обязательно – но, видимо, не до того было. Тем более её и на фестивали всякие наконец-то начали звать, причём уже за деньги... то есть пой не хочу! Я тогда ещё так порадовался за неё, мол, есть всё-таки справедливость на свете. А однажды, помню, с Вовкой Пого сидим... ну, он забежал чего-то... я ему: вот, мол, Верку позвали, наконец-то... а он так усмехнулся: “Да вы не радуйтесь-то особо, Виктор Викторович, сейчас эти комсомольцы бывшие, которые нам концерты организовывают, как только поймут, что зрители нами наелись – забудут как нас зовут и побегут мягкой мебелью торговать!” Я тогда так удивился: да нет, не может быть... а ведь так и оказалось!

Заметает остатки пыли под шкаф

и убирает на место веник с совком.

А я как раз познакомился с Алёной Александровной – ну так, случайно как-то, в очереди. Стали жить вместе. А у неё сын Колька, помоложе Веры. Такой славный парень был! Отличник – так ещё борьбой увлекался... дзюдо там всякое. И они с Веркой быстро общий язык нашли. О чём-то разговаривали о таком, ну, о высоких материях... по городу гуляли за руки взявшись – как дети. Коля – он вообще музыкой не увлекался, и для него Вера Хлебникова – это было тоже самое, что Катя Иванова... просто имя и фамилия. И для Веры это было как раз самое то. И так они друг другу подходили, что мы даже с Алёной им однажды в шутку сказали, что, может, двойную свадьбу сыграть – нашу и вашу? Они посмеялись.

Морщится и трёт сердце.

Нет, ну правда – там всё серьёзно было, и даже когда они общались, у Веры вот это вот её состояние полной апатии и усталости, которое последнее время было – оно проходило. Может, не до конца – но, по-крайней мере, отступало. А на концерты она, значит, совсем перестала ездить... ей это уж невмоготу было. Вообще удивительно – как она к своим двадцати пяти годам умудрилась так досыта всем этим наесться. Её же приглашали и постоянно... а она под разными предлогами отказывалась. За большие деньги – а она: нет, не хочу.

Достаёт из нагрудного кармана упаковку таблеток

и кладёт одну в рот.

Тем более зима началась – куда зимой ехать? Хотя прежде – и зимой моталась, и в любую погоду... из Сибири в Крым, из Крыма на Урал – и ничего. Ну вот, а в конце января сюда Зотов приехал – вроде как договариваться насчёт концертов, но на самом деле – Веру повидать. И вот они пообщались – и всё... после этого для Веры словно началась беспросветная ночь. Её, правда, по весне уговорили в Москву съездить, на фестиваль какой-то – большой, международный... ни Зотова, никого из этой компании туда не позвали, хоть они рвались, а её – с распростёртыми объятьями, мол, приезжайте, Вера Викторовна! Первый раз, кстати – по имени-отчеству... Мы, наверно, неделю ей на мозги капали – может, и не надо было, но мне так хотелось, чтобы она туда всё-таки поехала, чтоб она, наконец, получила всё то, что давно заслужила – потому что если не она, то кто?! В общем, под нашим давлением она поехала – и все три дня фестиваля пролежала в своём номере, отвернувшись к стене. Ни с кем не общалась и на выступление не пришла. Вот так.

Переводит дыхание, явно собираясь сказать

что-то крайне для себя неприятное.

У Коли нашли какую-то болячку – простатит, что ли. Сказали, что надо пройти обследование. Положили в диспансер на Космонавтов. И что-то ему там такое во время одной из процедур вкололи, в общем, напутали с дозой, и у него галлюцинации начались, то ли что – короче, он разбил окно и выпрыгнул. А пятый этаж... Мы когда узнали... Нам даже советовали в суд подавать а какой толк? Человека-то не вернёшь.

Беспомощно разводит руками.

Вера – всё... переживала дико. Даже не то, что там переживала... а: я так и знала, я виновата, это из-за меня... У неё прям мания развелась: чуть что – я виновата. Землетрясение в Китае – я виновата. Самолёт разбился – я виновата. Мы уж под конец даже телевизор ей не давали смотреть. Я однажды не выдержал, в сердцах так: ну хватит уже – не много ли ты на себя берёшь, девочка? А она мне: вот тебе, папка, кажется, что много – а я всё беру, беру...

Несколько секунд стоит неподвижно, плотно сжав губы.

И – исчезла. Из дома вечером вышла – вроде за сигаретами... и с концами. Она могла так: вот взять – и в лес на неделю... “с духами пообщаться”. Ну, я чего... мы поначалу как-то не придали значения... Меня, правда, смутило, что через два дня – годовщина гибели Сольского. А она не пропускала... То есть как-то вот вдруг я об этом вспомнил. И мы начали её искать. Сами, потом милицию подключили. Денис через какого-то своего друга вышел на столичное начальство, и оттуда позвонили, устроили местным нагоняй: что вы, мол, не чешетесь, не ищете? Ну, те тогда, конечно, заполошились – и... дней через десять... нашли. Тут в сорока километрах к югу есть такой город Марычев, вроде как райцентр – и там рядом с вокзалом большой железнодорожный мост. И вот она – с моста с этого... А документов не было с собой никаких, и её в морге как неизвестную оформили. Я на опознание не поехал... Денис ездил... сказал потом, что по лицу было не узнать, но по одежде – вроде она. У неё ж там всякие фенечки были, бусы...

Опять достаёт из кармана сигарету и судорожно её мнёт.

Похороны – Лерыч все организовывала. Народу много приехало – и из Москвы... отовсюду. Её все любили... Зотов, конечно, на правах самого близкого и тут вылез, устроил чуть ли не митинг... потом с поминок пришёл к нам домой, в её комнату – и выгреб всё, что в столе было. Черновики, письма – всё. Сгрёб и унёс. Сказал, что для сборника. Ну и где этот сборник? Следы заметал, сука...

Опять лезет в карман за спичками.

А потом уж вообще бред начался... свадьба эта дурацкая Лерыча с Зотовым... лучшая подруга, называется... причём чуть ли не на следующий день после похорон. Ну, правда, так же быстро потом и разбежались... Лерыч потом за Бычкова вышла, за звукооператора... дочку Верой назвали...

Достаёт спички и закуривает.

А одна девочка из Красноморска утверждает, что как раз 11 июня вечером Вера сказала ей: жди меня – я через два дня приеду. Ерунда... А Лена Осипчук тут заявила, что якобы Вера к ней приезжала в том же году, но только в конце августа и просила её об этом никому не говорить. Ну... Осипчук – она же ведь это... с придурью... от неё ж муж ушёл...

Задумчиво выдувает дым.

А Зотову, конечно, досталось. Его ж все в открытую обвинили в смерти Веры. А он говорит, что Веру столкнули с этого моста... то есть что это было убийство. Якобы там шла какая-то пьяная компания, и Вера специально стала их задирать – вот они и разозлились. Уж очень это похоже на Веру – задирать на улице случайных прохожих! Мог бы придумать и поумней...

Подходит к столу, находит там пепельницу и тушит сигарету.

Затем поворачивается к залу.

Вот так и остались мы с Алёной на старости лет одни – ни детей, ни внуков – ни-ко-го... И ничего не поделаешь. А то, что Вера сейчас стала такой вот популярной – не знаю, может, действительно какой-то там Божий промысел... или ещё что. Я когда на кладбище бываю – там ведь всё время её поклонники приходят, оставляют записочки, свечи... Кто-то вот недавно гитару положил, обклеенную её фотографиями.

Подходит к лежащему на полу магнитофону

и бережно стирает с него пыль.

А так вот даже радио включишь – столько у неё попросту украли: и в музыке, и в плане стихов! Можно это влиянием назвать, я не знаю... А в том, что так всё случилось – все мы виноваты, наверное. Мы ж не ждали совершенно, что так произойдёт. А она – знала...

Включает магнитофон в розетку.

Ей надо было, конечно, бежать... куда-то... куда? Принца вот этого на конеего ж не было как у Лищука!

Нажимает на кнопку PLAY.

Может, если б был какой-то парень – нормальный... тогда б как-то... Только где их взять, нормальных? Кругом кретины одни.

Начинает звучать музыка – и звонкий, чистый и почти счастливый женский голос поёт о чём-то бесконечно далёком и светлом. Старик внимательно слушает, по его щекам струятся слёзы. Он садится на стул и, обхватив лицо руками, замирает и сидит так, пока не гаснет свет.

 

З А Н А В Е С

 

 

Ó Александр Крастошевский, 2009г.

 

(!) Автор напоминает о действующем законодательстве об авторском праве и невозможности постановки пьесы без письменного разрешения правообладателя.

 

Hosted by uCoz